Online video hd

Смотреть украинское украинки видео

Официальный сайт 70rus 24/7/365

Смотреть видео бесплатно

Независимая Литературная Премия 'Дебют'

Новости
Лауреаты
Дебют 2001
История
Документы
Люди о премии
Лица
Обратная связь
Фонд "Поколение"


Дебют 2001



Овинников Александр

“Рыба”

Все звали ее Рыбой; естественно, за глаза, и даже не потому, что испытывали к ней презрение, нет, а просто как-то забывали, что на самом деле ее зовут Елена Вячеславовна. Она и сама в суматохе жизни как-то забывала об этом, и если кому-нибудь из близких случалось обмолвиться и в лицо назвать ее Рыбой, она тут же вставала в стойку и кусала провинившегося, - но как-то без особого желания, по инерции, словно собака, которая и лает-то потому, что у нее работа такая, лаять, а лично против вас она ничего не имеет. Естественно, ее фамилия была Рыбина; кто урезал ее до этого примитивного, в общем-то, прозвища, было уже не вспомнить: просто воспринимали как данность, как снег под ногами или как насморк. Она не была похожа на рыбу, эта сорокалетняя тетка в драном пальто и с постоянно уставшими глазами; на ногах вечные мозоли, потому что из школы до дома пешком и обратно тоже, а трамвай два пятьдесят, деньги как-никак. Ей самой мало чего нужно было от этой жизни - разве что сигареты, курила она часто и помногу, привычка еще со студенческой скамьи, когда на филфаке, лишенные привычного родительского надзора, они вдруг все почувствовали вкус к "богемной", как им тогда казалось, жизни. Когда до утра "Космос", дешевый портвейн, песни под гитару на кухне - с неизменной милицией, вызванной соседкой (сухой фригидной бухгалтершей, зверевшей при виде гуляющей молодежи - самой-то уже не дано, вернее, дано, да противно...). Булгаков в списках (как же - "Мастера" на ночь дали). Обжимания в подъезде с прыщавыми и тонкошеими однокурсниками: что поделать, факультет-то женский...
Так вот, курила она много; было даже время, когда, оглядевшись по сторонам, - нет ли кого, - она, краснея до корней волос, воровато и торопливо шарила не очень чистой рукой в урне возле школы, выискивая бычок подлиннее и, случалось, находила там даже окурки "Мальборо", выкинутые зажравшимися ублюдками из одиннадцатого. Сначала она презирала себя за это, а потом как-то пообвыкла: что делать, зарплата мизерная, социальный педагог, и даже с высшей категорией выходят копейки, часов не наберешь, да никто и не даст. Как-то незаметно, понемногу она принесла в жертву все свои пристрастия, отказалась от всего, причем без пафоса и патетики, просто и обыденно свалив все в кучу возле алтаря своего алчного бога, и ушла, не оглянувшись и не пожалев. Выпотрошила себя окончательно, одна оболочка осталась. Так было нужно. Бога звали Маша - дочка, единственный близкий человек на земле. Мама умерла, тоже филолог; есть еще брат, но он далеко, где-то в Москве, если жив еще, да и не надо ей никакого брата - она сама все сможет, все сделает, не привыкать.
Как она была Елена Вячеславовна, так и дочь по документам была Маша, а так Крокодил, чуть реже Гадина: толстая, волосы жидкие, один глаз чуть косит, голос визгливый, противный - несчастный ребенок. К тому же она не выговаривала некоторые согласные, надо лечить, подрезать уздечку, да все некогда. И денег стоит, и жалко - не чужой человек, а тут ножом по живому; нет, никогда, так проживет. Дожила же до пятнадцати. Однако, вопреки опасениям матери и скептицизму окружающих, она пользовалась постоянным успехом у молодых людей; были даже приличные, особенно предпоследний, Сережа: учился всего с двумя тройками и всюду таскался с ней, как с ребенком, терпеливо снося все ее капризы и выходки. Плохо только, что жить им негде: что смогли - привезли, а смогли немного, квартиренку снимают крохотную. Да дело даже не в квартире, она бы с радостью ушла из комнаты, оставила ее им всю, с Сережей не страшно, он бы за ней присмотрел, за Гадиной, и еще за кошкой, у него бы получилось; а она бы на покой, к какому-нибудь пенсионеру на дачу, желающие есть - так ведь Крокодил не позволит. Ничего, она подождет. Они еще будут, лишь бы в конце концов один из них женился, а до восемнадцати она ее проживет; только бы не загуляла, а то принесет в подоле, как кошка - куда потом девать?
Они жили вдвоем, Рыба и Крокодил, единственные близкие друг другу люди: их муж и отец ушел десять лет назад; вернее, она его ушла, Рыба, не смогла так дальше, слишком гордая, а он дурак и зануда, даром что политический обозреватель. Работает сейчас в какой-то местной газетенке, двое детей, жена тупица, так ему и надо. Она никогда не жалела о нем, больно надо: мало того что дурак, так он еще и пряники жрал прямо в постели, когда она вкалывала на двух работах, а тут еще и крошки на простыне, и зануда туда же - дай! - а ей не до того, поспать бы чуть-чуть, завтра с утра на работу, в садике платят гроши, а куда денешься; иначе Машеньку не пристроишь, дочурку любимую, свет в окошке, и так перед заведующей чуть ли не на коленях, только не увольняйте, нельзя меня увольнять.
Иногда Крокодил, обычно в получку, кричал, что уйдет к отцу, там нормальная жизнь, а здесь нищета, дома срач, жрать нечего, кошки воют - там хоть кормить будут, - и тогда Рыба неизменной наседкой бросалась к Маше, целовала ее в лоб, глаза, сопливый нос, рот, что ты, только не уходи, ты же у меня одна, я без тебя умру, милая; на колени вставала и неизменно совала ей деньги "на угостишку". Крокодил же, еще немного поскандалив для виду, уходил в ларек, с чувством победителя зажав в потный кулачок деньги; она всегда выигрывала и знала об этом; и Рыба знала. Она ничего не могла поделать, не могла допустить ухода Маши, действительно не могла без нее, любила даже такую - а еще боялась; боялась и мстила: ведь этот как-то сказал, что она не способна воспитать даже кошку. Нет уж, милый, у меня ребенок, а у тебя уроды. Но больше всего она боялась того, что если однажды Крокодил и в самом деле решит уйти "к нашей папе", это будет конец, там она никому не нужна, у него есть семья - его семья, - а Маша так, раз в полгода увидеть для самоутверждения, на постоянное место жительства - увольте. И вот тогда у нее будет срыв, она узнает, что и в самом деле никому не нужна: кроме матери, всем наплевать, поэтому не отпущу, ты моя девочка, иди к маме, мама тебя любит и никому не отдаст. И алиментов никаких не надо. Да он особо и не предлагал.
Она помнила, как родила ее - долгожданную, хотя и не совсем: не до того было, опаздывала на работу, а этому приспичило. Легче дать, чем объяснять, вот и родилась девочка. Когда она увидела ее в первый раз - удивилась: какие ручки-ножки, тоненькие, как у паука, только пузико большое, - и полюбила навсегда; наплевать, что за время беременности раздалась, и щеки толстые, и прыщи, пройдет. А этот подошел, заглянул в сверток и пробурчал что-то: сразу, видно, не понравилось; забыл уже, а вот она не забыла, и не простит никогда.
Она жила в Машу (тогда она была еще Маша, не Крокодил), отщипывала от себя куски пожирнее и клала в рот: ничего, пройдет; а та не понимала и только пищала разинутым клювом, словно птенец: дай! дай! Потом птенец подрос, и клюв подрос, не девочка, а пылесос, дай то, дай это, и она давала, давала, давала без конца, иначе не могла, родное ведь, так и отдала себя всю. Последним, от чего она отказалась, были книги: она перестала покупать и их, хотя читала постоянно; чаще ночью, когда Крокодил спал. А назавтра опять в школу, пешком, там дети-уроды, однажды ее грохнут - лезет везде. Боится, а лезет - социальный педагог. Она носила "своим" передачи в тюрьмы, бегала по городу, устраивала их в ПТУ, раскрывала кражи, изнасилования, - и всё на своих двоих, поесть некогда, щеки ввалились. В школе ее боялись и ученики, и учителя: спуску никому не давала, все взваливала на себя, - а вот со своей не могла, как с остальными, все время мешало что-то. Материнская любовь - слепая, безрассудная, как у собаки, которая с диким воем бегает по берегу пруда, где утопили ее кутят; с Крокодилом из железной она превращалась в тряпку - старую, потрепанную, только ноги вытирай. И вытирали, а она терпела все и молчала: на то она и мать.
Воровать она не умела и не могла; сколько раз приезжали немцы из благотворительных фондов, толстые бюргеры с пивными животами и по-европейскому сердобольные женщины-коллеги, фрау, - столько раз недоуменно переглядывались: вид загнанный, одежда каждый год одна и та же. Ей было наплевать: она стелилась перед ними, чуть не целовала им ноги, она организовывала программы, притаскивала своих студентов "делать толпу", создавала различные организации, фиктивные и нет, - лишь бы дали денег. Ей давали в дойчмарках, чеками и наличкой, присылали одежду и другую "гуманитарку". Рыба лично занималась распределением всего этого: кому ботинки купить - всю зиму в кедах ходит, кому краски, кому хомяка ко дню рождения; а еще зорко следила, чтобы смекалистые коллеги не оторвали от детей кусок и себе, что случалось, и тогда она коршуном кидалась на них и с мясом вырывала эти куски назад, вот ведь суки, могли бы и обойтись. Себе сроду не взяла ни копейки, даже для Крокодила, за что и была неоднократно пихаема в бок требовательной ногой.
Рыба написала не одну диссертацию, не говоря уже о дипломах, однако для себя - так и не удалось: времени нет, да и желания. Зачем, когда все равно тебя не поймут, а кто поймет, тех три человека: я, ты да вторая жена Марка Анцыферова, - а так хоть какие-то копейки. Единственное, чего она боялась, так это умереть, причем умереть скоро: ведь ей сорок, а мама умерла в сорок один, тоже филолог, мама, мама, где ты теперь, мне тебя так не хватает, ты уж не сердись на меня, если что не так, я всегда о тебе помню, мама, а умирать сейчас нельзя, хотя уже были тревожные сигналы, несколько раз так прихватывало, что думала всё, конец, вот она смерть; однако даже тогда шла в школу, сидела весь день полуживая, ее дела никто не сделает, а умирать сейчас нельзя, хотя уже были тревожные сигналы, несколько раз так прихватывало, что думала всё, конец, вот она смерть; однако даже тогда шла в школу, сидела весь день полуживая, ее дела никто не сделает, а умирать нельзя. Машка не пристроена, куда она без меня.
Так она и жила наперекор самой жизни: с видимой легкостью отметая все ненужное, сжигая себя с двух концов, как ту свечу, поставив перед собой одну-единственную цель, видя только ее, все подчинив ей, - то есть Маше, своему богу, своему Крокодилу. Пока в один прекрасный день Крокодил не пришел ночевать. Она ждала ее до одиннадцати, вешаясь по окнам, потом пошла на улицу в одном платье. Октябрь месяц, дождь льет, зябко, а она в стоптанных босоножках, дверь не заперла, да и черт с ней, все равно в квартире взять нечего, и не квартира это, так, одно название - комната с кладовкой, коридор, общага, семь метров общая площадь; и вот она выскочила из комнаты и пошла сначала во двор, долго кричала, звала, как собаку. Всех девчонок опросила, тоже лахудры - намазаны как черти, а самим едва по пятнадцать: никто не видел. Тогда она пошла в центр по трамвайным путям - уже ничего не ходит, да и денег на дорогу нет - дома четыре пирога с капустой Крокодилу, взяла в школьной столовой под запись, там все время дают под запись, в зарплату отдаст - почти ничего и не останется; так вот, она пошла в центр, где жило несколько знакомых, где могла остаться Машка, и где ее черти носят, найду - убью; обошла почти всех. Звонила долго и требовательно, не до извинений, только бы нашлась: где ты, Машенька, доченька, с кем, я ль тебя не любила, не холила, не лелеяла, вернись, откликнись, я все прощу, стану больше зарабатывать, будем ездить в трамвае, гостинчик куплю, туфли новые, я все сделаю, костьми лягу, - но будем жить, Маша, будем жить хорошо, не хуже других, где ты, доченька, отзовись, где ты...
Дождь льет как из ведра, до трусов промокла. На улице ни души, зонта нет, один остановился подвезти - не поехала, знаем чего он хотел, все они хотят подвезти, отстаньте, мужчина, езжайте домой к жене, у меня ребенок пропал, видите, не до вас... И тут она увидела ее! В тонких колготках (купила ей как-то с получки), в ее блузке, она стояла под зонтом, неподалеку от остановки, там фонарь, вся размалевана, отсюда видно; Господи, что это, - не она, нет, похожа, но не она, лицо не совсем ясно видно, - но бросилась вперед, туда, сердце колотится бешено, вот-вот выскочит, одна мысль в голове бьется как птица в клетке: только бы это оказалась Маша. Только бы она.
Подбежала, задыхаясь, - и словно на стенку налетела, встала как вкопанная: не она. Похожа, и блузка как у нее, только не она.
Внезапно закололо в груди, слева резко и больно задергало; она прижала к ней руку и бессильно опустилась прямо здесь, на дорогу, глядя перед собой бессмысленными, как у коровы, глазами.
- Тебе чего, мамаш? Плохо, что ли? - спросила проститутка, меланхолично пережевывая жвачку.
- Нет, все в порядке, не беспокойтесь.
Она тяжело отдышалась, медленно встала, не отнимая руки от груди, и, превозмогая боль, медленно побрела домой. Тем же путем; только сюда она бежала почти бегом, быстрее, быстрее, сначала к Калутским, потом к Марине, потом к бывшему "зениху Зене", и т. д., и т. п., пока не обошла и не взбудоражила всех, - а теперь медленно, как будто постарев сразу лет на десять, брела домой под этим дождем. И волосы спутались, и юбка липнет к ногам и мешает идти, и вообще она похожа на побитую собаку, которую в плохую погоду выгнали из дома, но это ерунда, все ерунда, и я иду домой, все будет хорошо. Машка уже нагулялась, вернулась и сейчас дрыхнет без задних ног, такое уже было, что я в самом деле волнуюсь, дура, черт, сигареты все промокли, последняя пачка, там было еще штуки четыре, ну да ладно, главное, что Машка дома, я верю в это, верю, ведь так было не раз: нагулялась и теперь пришла домой, спать хочет, она всегда спать хочет, ничего, может, даже выпивши, я не скажу ни слова, лишь бы ты была дома. Я верю в это, доченька. Верю и иду к тебе. Не бойся. Мама всегда с тобой.

Овинников Александр

  

Новости | Дебют 2001 | Лауреаты | История | Документы
Лица | Связь

© 2001-2003 Независимая литературная премия "Дебют"
Made in Articul.Ru
Rambler's Top100

В хорошем качестве hd видео

Онлайн видео бесплатно


Смотреть русское с разговорами видео

Online video HD

Видео скачать на телефон

Русские фильмы бесплатно

Full HD video online

Смотреть видео онлайн

Смотреть HD видео бесплатно

School смотреть онлайн