|
Дебют 2001
Ник Анастасия
|
 |
“Врачебная тайна”Четвертый по счету сон оказался противным. Будто они, что ли, в театре, посреди которого растет лиловая колонна с ветвями. Ну, и Тамуш сидит на ветке почти под самым сводом здания, и пальцы ее путешествуют по лабиринту лепнины, а Тарго сидит далеко внизу. Тамуш вытирает с губ свет, отражающийся от намазанных воском волос Тарго. Когда заиграл оркестр, Тамуш крикнула Тарго: "Я тебя терпеть не могу! Отдай мне руки!" Тарго подняла голову (лицо у нее было желтым), и Тамуш увидела, что у Тарго нет глаз. Потом Тамуш начал сниться какой-то худой длинный китайчонок, живущий в старой ржавой машине. Потом ей приснился парень по имени Лукас. В середине прошлой зимы он пропал. Потом ей снилось, что он стоит на табуретке, которая стоит на скале, растущей из океана, а в океане тонет закатное солнце, наполовину синее, наполовину оранжевое.
У Тамуш было правило: сразу после пробуждения десять минут посвящать воспроизведению снов, дабы они не исчезали из памяти, но у будильника сели батарейки, и Тамуш проснулась только благодаря тому, что собака включила телевизор. Дать десять минут взаймы собака отказалась, заметив, что одолжила ей целый год, поэтому девушке пришлось забыть всё, что приснилось. Надев на голову длинный, до щиколоток, синий парик, Тамуш щедро посыпала его пеплом и выбежала из квартиры, не закрыв дверь. Она ее вообще никогда не закрывала: ничего ценного в квартире, кроме собаки и синего парика, не было. Телевизор она сделала сама восемь лет назад. Будильник достался ей в наследство от дедушки. Чьего-то чужого дедушки.
История эта случилась прошлой зимой: шла Тамуш домой, и попалось ей на глаза окошко с открытой форточкой на третьем этаже дома из красного кирпича. С третьей попытки в прыжке Тамуш удалось уцепиться пальцами за раму, и, чуток покряхтев, она забралась через форточку в квартиру. Там была только одна комната, в которой стояла походная палатка цвета хаки, а в палатке лежал мертвый лысый старик, в одной руке он закоченело сжимал будильник, а в другой - кусок туалетной бумаги персикового цвета, на которой было компьютерным шрифтом Verdana отпечатано на греческом: "Завещание". Больше ничего написано не было, только это вот слово: "Завещание". Тамуш поразмыслила, что завещание могло бы относиться к ней, и завещать старик мог, например, будильник. Так будильник оказался у Тамуш. Через три дня она полысела, но Тарго ее почему-то не оставила в покое.
Это она подарила Тамуш синий парик длиной до щиколоток. С Тарго она виделась три раза в неделю. Тамуш очень хотелось отрезать у нее кисти рук, поносить их с собой пару деньков, а потом съесть. А Тарго когда-то думала о любви, об убийстве, о самоубийстве, о побеге и о наркотиках. Потом она перестала думать и подарила Тамуш синий парик, когда та полысела.
Они встречались три раза в неделю: ходили рядом, сидели рядом, ели рядом. Тарго с некоторых пор всё больше молчала, просто смотрела: Тамуш лысая, Тамуш в синем парике до щиколоток, Тамуш играет с собакой, Тамуш вытирает кетчуп, капнувший на ярко-оранжевое меховое пальто, Тамуш покупает капли от насморка, Тамуш танцует румбу с позеленевшим медным мужчиной, Тамуш распевает детскую считалочку, Тамуш бросается камушками в фонтан. Тарго посмотрит, но не подумает, просто постарается не наступать на тонкую тень девушки в синем парике до щиколоток. А Тамуш с тех пор, как ей подарили синий парик длиной до щиколоток, с тех пор, как волосы вдруг стали вылезать у нее целыми клоками, с тех пор, как исчез Лукас, каждый день спрашивала свою собаку, внимательно глядя ей в глаза: "Что ты имела в виду?" Собака Тамуш познакомила ее с Тарго. И с Лукасом. Когда Тамуш спрашивала у нее, зачем она это сделала, собака хмуро отмалчивалась, ловко уходя тем самым от ответа. У собаки был очень липкий язык, но к восьмидесяти шести годам она уже прекрасно умела с ним обращаться, поэтому, когда в один густой снежный вечер позапрошлого года на пороге квартиры Тамуш появились солнечно-морской молодой человек с расцветающими глазами и ртом и черноволосая коротко стриженая дева с серьезным лицом, а из-за спин их выглядывала, шкодно улыбаясь, собака, смешно дергая плотно присосавшимся к руке девы тонким розовым языком, Тамуш поняла, что собака на что-то намекает, а впоследствии утвердилась в своем понимании. Впоследствии - это когда пропал Лукас и когда она облысела. Собака несколько натужно старалась отыскать в Тарго что-нибудь хорошее и полезное: "Ну... Вот, к примеру, она вещи приносит". "Но они все исчезают", - замечала в ответ Тамуш.
Квартира всё растворяла, как растворяет клетка чужеродные вещества. Прижились только собака, телевизор и будильник. Лукас тоже прижился. Он и Тамуш спали друг на друге, друг другом укрываясь, ели из ладоней, пили изо ртов. А потом Лукас пропал. Деньги в квартире тоже растворялись, поэтому Тамуш раздавала их знакомым (хоть это и не самый надежный способ их хранения). Тамуш много всяко-разно работала: сочиняла стихи, танцевала румбу с желающими, солировала на скрипке, стояла на панели (два дня в неделю, после репетиций в оркестре), читала лекции по истории философии в университете (потом танцевала румбу с желающими). Денег получалось много, они не помещались в руках и карманах. Иногда они вываливались, и их поднимали какие-то люди. Внимательно смотрели на Тамуш и уходили, зябко ежась: деньги, наверное, холодные были. Тарго как-то пронаблюдала такой случай, и с тех пор все деньги уезжали к ней домой. Тамуш не возражала: ей не нравилось, когда ее карманы заняты чем-то посторонним, она любила запихивать в них конфетки, книжки, тапочки, шапочки, таблетки, катушки с нитками и цветные мелки. А деньги занимали слишком много места.
Тарго пыталась загипнотизировать Тамуш: она часто отпускала руки полетать. Не насовсем, конечно - они были как бы привязочках и метались, трепыхались вокруг темной девы. Тамуш не упускала руки из виду, но гипнотическому воздействию их полета не поддавалась. У Тарго было быстрое сильное тело, похожее на ствол ясеня. Но Тамуш не любила растения, она любила небо с морем с солнцем и с воздухом. Тарго как-то спросила ее: "Неужели я тебе совсем не нравлюсь?" "Я бы отрезала у тебя руки и носила бы их с собой. Ты мне не нужна". Тарго кричала, плакала, выла, неразборчиво что-то бормотала, вытирая кровь с разбитого рта. Тамуш молчала, она всегда молчала, только если ее о чем-нибудь не спрашивали или только если она не пела. Тарго целовала ее в шею, крепко сжав ей предплечья (потом остались синяки). Тамуш молчала, Тарго вытирала кровь, текущую из носа. Тарго металась из угла в угол пустой квартиры, грязно ругаясь сиплым, срывающимся на звенящую ноту отчаяния голосом. Тамуш молчала, и Тарго убиралась восвояси. Черная дева предавалась мрачным раздумьям. Она ведь знала, что Тамуш стоит на панели и танцует румбу. У Тарго было на что купить время. "Ты бы переспала со мной за деньги?" "Не за деньги. За руки. Деньги мне не нужны. Думаешь, они деньгами расплачиваются? Не-а. Деньги только потому, что так принято. У одного я забрала глаз (зеленый), у другого - морщины со лба, у третьей - татуировку с бедра (слоник Ганеша). С тобой - только за руки". И Тарго потухала. Она не понимала, о чем говорит Тамуш. А Тамуш мечтала, перед тем как уснуть: вот попадет Тарго в автокатастрофу, в больнице энцефалограмма покажет, что мозг ее уже мертв, и тогда врачи отрежут ей руки и отдадут Тамуш! Но катастроф не бывает. Да и тела врачи всегда забирают себе, и никому потом про них ничего не проведать.
Как-то, еще до появления синего парика, давно-давно, еще до исчезновения Лукаса, Тарго моталась по улицам города в надежде встретить Тамуш, у которой в те времена росли на голове волосы, буйная проволока соломенного цвета. Дело было по весне, а потому Тамуш сама встретила Тарго: весело визжа, она пробежала мимо, схватила Тарго за рукав, чуть не упав и не завалив ее, а хохочущий Лукас, налетевший сзади, пытаясь поймать Тамуш, мотылял Тарго в разные стороны, но Тамуш умудрялась ускользать. Потом они одновременно отпустили Тарго и побежали дальше, смеясь и пугая прохожих. Они исчезли так быстро, что вокруг Тарго образовалась пустота, и она не удержала в ней равновесия, больно упав и сломав нос.
Лукас и Тарго доводились друг другу родными братом и сестрой. Лукас рисовал картины, в которых воздух был плотным как вода, а вода легкой как воздух. Тарго не понимала, что он рисует. "А что бы ты забрала у Лукаса?" - спросила Тарго, прикладывая к распухшей челюсти лед, принесенный заботливой собакой. "Я бы забрала Лукаса!" - прокричала с улицы убегающая Тамуш. Тарго кинулась к окну, но Тамуш уже скрылась из вида. Собака закрыла дверь. "Бы? Почему - "бы"?" - пробормотала Тарго. Собака посмотрела на нее из другой комнаты и сразу же отвела глаза.
Тамуш бежала мимо. Парик давно свалился. Она найдет его по дороге обратно (не найдет). Она прибежала и остановилась. Место оказалось сонное: красные дома, пустое небо и каменная грязь. Тамуш запихнула руки в карманы и пошла вперед, загребая носком левой ноги пыль и мусор. Ей очень хотелось и даже ярко представлялось, что в конце этой улицы будет море, огромное, воздушное, солнечное. Но в конце улицы оказалась клиника - гигантское стеклянное здание с вертолетными площадками, взлетными полосами для сверхзвуковых лайнеров, трубовидными переходами, восьмиступенчатым доступом и охраной в скафандрах. Тамуш развернулась и побежала обратно. "Море... Где мне найти море? Почему врачи прячут моря и океаны? Куда они их девают? Такие - чтобы со скалами и безбрежностью, моря с океанами. Почему врачи не дают их?" - думала шепотом Тамуш, залазя на чугунный фонарь. Это был самый высокий фонарь в городе, он был даже выше клиники, он ветвился и шуршал, и пах землей, и в нем сидели маленькие глазки маленьких тусклых лампочек. Тамуш почти забралась на вершину, когда вспомнила. Когда вспомнила, тогда разулась и сбросила обувку вниз. Уцепившись в кору фонаря пальцами ног, Тамуш вытянулась, расправив руки в стороны (для баланса) и огляделась. Она вглядывалась напряженно, а на ее лице ветер выкладывал мозаику из слез. Повглядывавшись напряженно, Тамуш решила попытать удачи (она так всегда делала) и отпустила фонарь, откинувшись назад. Потом, плюясь кровавой слюной и корячась, отпугивая подходящих к ней рычанием, она отчаянно выла: "Где Лукас и море?!" Она долго еще ругалась, пузыря соплями, а потом увидела бледного и тощего дождевого червяка, кукожившегося на втоптанном в сырую землю кирпиче. Всхлипывая, Тамуш вырыла пальцем ямку, аккуратно схватила червячное тельце и положила в эту ямку, засыпав сверху землей. Она немножко подумала, вытерла сопли, размазав по щекам грязь, и разрыла получившийся курганчик. Найдя червяка, она сообщила ему: "Это тебе покушать", сорвала несколько травинок и бросила их на кольчатого, а потом снова закопала. "Ты правда видел море?" - спросила она, щекоча Лукаса кончиками вспыхивающих на солнце волос. Он смеялся из-под полуприкрытых прозрачных век: "Видел. Когда был маленьким. А потом оно мне стало сниться". Тамуш устроила подбородок у него на груди: "Наколдуй, чтоб оно и мне приснилось". "Приснится", - Лукас поцеловал ее в нос и в лоб. "Приснится. При-снится. Снится", - думала шепотом Тамуш, направляясь домой. Обувь с париком она не искала, а потому шла босая и лысая, да еще и грязная. Тамуш вспомнилось, что Тарго тогда (в тот вечер) не прошла через порог. Лукас прошел, а она нет. И потом ("потом" - это целый год, весь год, когда был Лукас) Тарго не входила в ее квартиру.
А потом (это "потом" - то самое "потом", которое наступило ровно через неделю после того, как Лукас пропал, а Тамуш облысела) Тарго пришла, прошла и вошла. Собака совсем не удивилась, но глянула на Тарго несколько мрачновато. А Тамуш удивляться было некогда: она следила за руками. Тарго вначале была очень довольна непонятно чем, а затем затосковала и рассыпалась. Подарила парик. Тамуш это было неинтересно: она следила за руками. Собака нервничала и печалилась. Лукаса не было. Он пропал. "Пускай ты не уйдешь. Ну давай ты останешься", - канючила Тамуш, обвивая Лукаса всё крепче и крепче. "Я не могу по-другому. Я должен ей помочь. Мы же родные" - тепло шептал он ей в темечко. "Даже если?" - уговаривала его Тамуш, проникая ему в глаза. "Даже если. Других возможностей нет", - Лукас смотрел, как бьется у нее на шее жилка. "А когда ты вернешься?" - впилась ему в рот Тамуш. "Я вернусь", - сказал Лукас. Собака лежала у телевизора, закрыв глаза лапами и завязав уши языком. Тамуш села на подоконник: "Я буду его ждать".
Солнце село, но от снега не было темно. Тамуш соскочила с подоконника и побежала на улицу. "Я пойду за ним", - подумала она шепотом. Звезды всю ночь плавали, и Тамуш заблудилась. Она обычно ориентировалась по двум звездам, одной большой, синей, а другой поменьше, оранжевой; но сегодня они летали по небу, рисуя хвостами картинки. Тамуш сердилась: зачем ей картинки, когда она просто хочет добраться до Лукаса? Бестолковые звезды! Ей нужно найти дорогу, а они балуются! Где Лукас? Фонарь чего-то не договаривает. С фонаря ничего не видно, хоть он даже и выше, чем клиника. Глупые, глупые звезды! Тамуш замерзала. Ног, рук и носа она не чувствовала. Где-то в непонятном месте она упала и захотела спать, но заснуть не смогла и заплакала. Плач оказался похож на рвотные позывы. Звезды метались. Тогда Тамуш подумала: Лукас пошел к морю. Про море можно спросить у врачей. Тамуш переползла в вертикальную земле плоскость, немножко постояла, сдавливая сердце грудной клеткой, и опять побежала, и встретила сонную улицу с красными домами. Клиника холодно мерцала, плавно и медленно двигались охранники в скафандрах. "Скажите пожалуйста, уважаемые, где находится море?" - вполкрика попросила их Тамуш. Охранники не отреагировали. "Будьте добры, не подскажете, как пройти к морю?" - повторила Тамуш погромче. Они молчали. "Где море?" - крикнула она тогда что было мочи. "Где море?! Где море?!" - она кричала до утра, но никто не отозвался. "Лукас", - горестно подумала она шепотом, и направилась назад по сонной улице. В одном красном доме на третьем этаже в окне хлопала форточка. Одолжите мне время.
Подоконник на кухне в квартире Тамуш был намазан толстым слоем не засыхающего, но крепкого клея - густо-прегусто. Птице (воробью, вороне, голубю и иже с ними), имевшей неосторожность опустить свое бренное тельце на этот подоконник, неизбежно приходилось расставаться с несколькими перьями. Перья эти Тамуш макала в зеленку и начертывала письмена на стенах. На этот раз попалось перо альбатроса. Тамуш откупорила свежую баночку бриллиантовой зелени, окунула в нее пушистый кончик пера, провела им по векам и губам, потом макнула перо острием и принялась чертать: "Оно само плохо видимо. Силуэт его темный (или светлый) и нечеткий. Ты сознаешь, что оно уходит или приближается, но ты не поймешь его, пока оно не проломит тебе череп. В эту секунду ты разглядишь его, а из башки у тебя будет капать мозг. Потом оно опять сделается непонятным и смутным, а у тебя на память от него останется смерть. Смерть эту ты определенно воспримешь как благо, потому что с того момента как оно мелькнет в мире, в котором ты ходишь (и ты-то этого, может, даже и не увидишь, но почувствуешь несомненно), в организме твоем будет развиваться больная болезнь, от которой выпадут некогда буйные силы тела и духа, и тень станет тонкой. Смерть эта - благо, и последующее за ней - тоже несомненное благо, но просто такое благо, которое уже после тебя". Тамуш опустила перо. "Озаглавь", - предложила она пришедшей собаке. Собака села, внимательно прочитала, взяла запачканное зеленкой перо и начертала сверху письмен: "Постижение истины".
Тарго выстрелила ему в лоб. Сказать что-нибудь ему перед этим она побоялась. Не то чтобы его слова могли ей как-то помешать, но они всегда были жуткими. Они были как тяжелый воздух и воздушная вода, как солнце вперемешку с морем, как луна в океане - такими, которых не бывает. Такими, которых никогда не видела Тарго. Но он на нее посмотрел. Как-то так очень спокойно. И продолжил смотреть, неотрывно, неотрывно и бесстрастно. Смотрел и смотрел. Тогда Тарго, отрезав наполовину кисть левой руки, грудно всклокотала и полоснула ему скальпелем по глазам, а потом выковыряла их. Но Лукас всё равно смотрел. Тарго пробормотала: "Да что ж это такое...", нечаянно порезалась, вскрикнула, забыла о боли и продолжила отпиливать Лукасовы руки. Отпилив, она положила их в контейнер со льдом и, запихнув труп Лукаса в доменную печь, бросилась прочь под неотступным его взглядом. Она прибежала в подвал, где ее ждал некий тип, похожий на "бывшего". Тип был хмур и неприветлив, и, не обращая внимания на воняющую от истерики Тарго, принялся за дело: наладил хромированную миниатюрную гильотину, проверил ее на курице, продезинфицировал; достал белый порошок, чуть-чуть отсыпал, а остальное развел куриной кровью; смесь затуманилась, и в подвале похолодало; "бывший" буркнул Тарго: "Где?", та отдала ему контейнер; он вынул руки Лукаса, взглянул на них и невидимо улыбнулся; он намазал срезы рук смесью порошка и крови, а оставшийся порошок распределил на маленьком зеркальце и снова буркнул: "Нюхай". Тарго втянула ноздрями порошок, вздрогнула, вытерла нос и размякла; "бывший" встал у гильотины и приказательно взглянул на Тарго, мол, время - деньги. Тарго расплющенно захихикала, подошла, положила свои руки на подставку, сообщила "бывшему" что ее блевать тянет, "бывший" нажал на рычаг; Тарго потеряла сознание, ее руки свалились в коробку, поставленную под гильотинку. Потом "бывший" размазал смесь ей по обрубкам, взял левую кисть Лукаса и начал пришивать ее к левой культе Тарго. Он работал всю ночь, а когда Тарго, воя от боли, очнулась, то было утро, и "бывшего", как они и договаривались, и зимний след простыл. Он оставил ей банку со снадобьем, кое она должна была пользовать шесть раз в сутки до полного заживления. Белого порошка он ей не оставил: ей нечем было за него платить. Все свои деньги она потратила на то, чтобы иметь доступ в квартиру Тамуш. Тарго терпела неделю, а вытерпев, направилась к Тамуш.
"Постижение истины", - вслух прочитала Тамуш, легла на живот и поползла к окну. Опираясь на стену, Тамуш выползла из квартиры через разбитое стекло, прыгнула и приземлилась на крышу. Потом села, скрестив ноги и положив ладони под задницу, чтобы мягче было. Далеко-далеко налево бело мерцала клиника. Недалеко направо темнел фонарь. Тамуш казалось, что что-то течет у нее с затылка на шею, но кожа мокрой не была. Тамуш заметила, что с площади по направлению к дому Тамуш двигается Тарго. Тамуш еще раз пощупала затылок: больно. Тогда она подошла к шахте лифта и поползла по тросу к себе. У двери валялось ее оранжевое пальто. Тамуш порылась в карманах и вытащила клубок выпавших той зимой волос. "Они прочные, как стальная проволока", - шепотом подумала Тамуш. Тарго вошла, весело поприветствовав собаку и, видимо, потрепав ее по холке. Собака хитро прищуривалась. Тамуш сидела на полу, разбирая пульт на составные части. "А где телевизор?" - поинтересовалась Тарго. "Я его выкинула", - спокойно ответствовала занятая делом Тамуш. "Выкинула? Зачем?" - не поняла Тарго. Тамуш собрала детальки от пульта в одну кучку, которая вдруг побледнела и исчезла. "Вот видишь", - обратилась она вдруг к Тарго, - "Пульт не пропадал, потому что я его сама сделала. Я собрала и объединила собой разнородные детали. Теперь я их разъединила, и квартира их растворила". Тарго не понимала, о чем говорит Тамуш, и Тамуш это ясно видела. "А телевизор я выкинула, потому что придумалось новое развлечение. Знаешь игру в веревочку?" - Тамуш спокойно и непрерывно смотрела на Тарго. Тарго знала такую игру: "Ну да. Берется веревка, двое надевают ее на руки и запутывают вокруг запястий. А потом пальцами ее надо распутать". Тамуш медленно кивнула: "Она самая. Я хочу в нее играть". Тарго пожала плечами: "О'кей. У тебя есть какая-нибудь веревочка?" Тамуш молча сняла с шеи нечто невидимое. Тарго подошла ближе: это оказались два длинных связанных друг с другом волоса. "Порвутся же", - убежденно изрекла она. Тамуш сказала: "Нет. Они очень прочные", и спокойно и протяжно смотрела на Тарго. Так же, как Лукас. Спокойно и неотступно, смотрит, смотрит, они оба так смотрят. Чего им надо? Нет, вернее, почему им ничего не надо? Ничего из того, о чем знает Тарго? Ничего из того, что существует?
Тарго не заметила, что Тамуш обвила ее запястья волосами, крепко и плотно. Не заметила, потому что Тамуш смотрела ей в глаза. Тарго не заметила, что Тамуш сильно натягивает волосяную проволоку, - потому что она смотрела ей через глаза. Тарго не почувствовала, как проволока врезается в кожу, острая как скальпель, как покровы разъединяются, как кровь заливает вельветовые штаны и голый бетонный пол, как проволока легко, будто сквозь масло, проходит через кости, как кисти повисают на тоненьких волокнах, как их отрывает Тамуш, - потому что Тарго блекнет и исчезает. Тамуш сидела, прижав к животу руки Лукаса. "Благо продолжается дальше?" - спросила она у подошедшей собаки. Собака поцеловала ее в лоб: "Возьми его руки и иди в клинику. Они выделят из его покровов клетку, из клетки - ядро с набором хромосом, ядро введут в твою яйцеклетку, и получится человечек". Потом они обе посмотрели на растворяющийся будильник. Будильник исчез, и Тамуш пошла.
Она шла мимо фонаря и звезд, по сонной улице с красными домами, сжимая руки Лукаса ладонями. Охранники в скафандрах медленно к ней подошли, один из них убрал защитное стекло своего шлема и поцеловал Тамуш в веки и в губы (в шлеме сидела прохладная летящая темнота), потом они молча проводили ее внутрь здания клиники. Там было много чего, и всё было похоже на море-океан. Тамуш попросила врачей самой посмотреть, как и что они будут делать: ей не хотелось упускать руки Лукаса из виду. Врачи согласились. Потом Тамуш спросила у них: "И вот теперь получился человечек?" Врачи кивнули. У них были добрые лица и странные глаза с двумя звездами в каждом (синей и оранжевой). Тогда Тамуш сказала им: "Где море?" И они повели ее к стене, стена открылась, и Тамуш увидела море.
Да. Оно было такое, каким его увидел Лукас, каким он его рисовал, каким оно снилось сначала ему, а потом Тамуш, каким его увидела Тамуш. Тамуш подумала: "Я буду жить здесь", побежала вперед, к берегу, и нырнула в воду. Из воды она смотрела на пузырящийся острый месяц и огромное растекающееся солнце, на скалу, на которой стоит табуретка, на гала-луны прозрачные как медузы, на закатное солнце, вполовину синее, вполовину оранжевое. Так Тамуш жила двенадцать месяцев. Лукас привел ее к морю, и вот они стоят вместе на скале, солнце вылечило их тени, и они теперь внутри их тел, у них расцветают глаза и рты, и летают волосы. Родился человечек, и Тамуш умерла. Человечек оказался девочкой по имени Яна. Она была настоящей.
Дело в том, что врачи никому не говорят одной важной вещи: если ты хоть один раз умер, значит, тебя никогда не было. Настоящие люди живут вечно у самого моря. А те, кого никогда не было, к морю могут попасть, только если они сами - море. Вот чего не говорят врачи.
Ник Анастасия
|
|
 |
