| Документы | |
| Лица премии | |
| Публикации | |
| 2004 | |
| 2003 | |
| 2002 | |
| Издательская программа | |
| Пресса о премии | |
| Новости | |
| Обратная связь | |
| Фонд "Поколение" | |
Публикации
“Уйти по-английски”
Хотели вы того или нет, но получилось так, что я побывал на ваших похоронах, Дэвид. Именно вы были моим первым мертвым англичанином. Благодарю, Дэвид! И пусть облачное British sky, принявшее пух крематорного дыма, будет вам пухом. За вечное возвращение, Дэвид!Авто мягко катило по городку Формби.
"Это дом Розы Гринан", - сказал мне пятидесятилетний Тони, мотнув головой и блеском пенсне в сторону ограды, зелени, кирпичных очертаний. Он вез меня, тринадцатилетнего русского гостя, на Ливерпульское ВВС, выступать, и вот только что мы проехали дом этой Розы, имя которой мне не говорило ни о чем.
В те дни я чувствовал себя героем. Каждый день новые встречи, вечеринки, почти заученные речи. Картинки, пролетающие на крылышках поспешных бабочек... Первый для меня в жизни прямой эфир на радио - на английском языке. Я перед микрофоном, рашн бой, остриженный в светлой парикмахерской черным парнем Дэроком. И вот... Я в кожаном пиджаке, перед спрятанным в мякоть чехла микрофоном, щебетание девушки ди-джея, предсказуемые вопросы обо всем и мое радикальное: "Boys are pigs" - или пустые разглагольствования о поэзии, а в завершение передачи - мелодия песни "Подмосковные вечера"... И подчеркнуто нежный поцелуй мне в щечку от радиожурналистки на прощание. На следующее утро свидание с газетчиками, "интервью у камина", улыбчивое фото на лужайке, где я с Шекспиром в тинейджерских руках. Затем посещения английских школ, снова речи, огромные аудитории, свежие классы, сотни детских рожиц, рыжие и белокурые девочки, с подростковым жаром встречающие русского ровесника...
"Это дом Розы Гринан", - сказал мне Тони. Авто мягко катило мимо. Имя Розы ничего не говорило. Но Тони сам конкретизировал: "Она занимается переводами русской литературы. Она собиралась прийти к нам в гости и познакомиться с тобой, Сергей, но у нее проблема с мужем, у него рак, он в больнице. Она должна часто у него бывать, почти неотрывно". После краткого сообщения Тони погрузился в молчаливое дело шофера, слился с серой гладью струящегося асфальта. По словам жены, погружаясь слишком глубоко, Тони иногда засыпает за рулем. Тони радушен, он отлично знает русский, но в его отменном владении родным мне языком присутствует нечто размеренно-зловещее, холодное, как эти стекла пенсне. Профессор кафедры русской литературы Ливерпульского университета, он, Энтони Джевел Фокс, раньше работал сотрудником "Интелиджент сервис". А теперь, летом 1993-го, я гощу у них в Англии - у бывшего агента Тони и его жены Марианны. Итак, по дороге на радио мы проехали мимо дома Розы Гринан. "Рак чего?" - только и спросил я. "Легких", - на мгновение пробудился Тони от дороги.
Роза Гринан всплыла ровно через неделю. Ее раковый муж умер, Тони повез меня на похороны (Марианна не поехала, она была в то время в Париже, если это кого-то интересует). Честно говоря, я всегда думал: происходящее за границей настолько виртуально, что плохо представляется, как они там влюбляются, спят друг с другом, а особенно умирают и хоронят своих мертвецов. Мне, раннему подростку, было любопытно, как они тут "уходят" своих мертвецов по-английски.
Я наблюдал здесь только смерть животного. У Марианны и Тони жила кошка Мими, незапятнанно черная, качественно черная тварь. Ей было двадцать. Незадолго до моего приезда кошку еще выносили в сад, клали на изогнутое дерево, и она точила когти. Но теперь она лежала на диване, худая, с огромными когтями, которые была уже не в силах сточить, а когда хотела есть - пищала, и ее относили на кухню к эмалированной миске. Вскоре Мими стала совсем плоха, всё так же лежала на диване, а Тони отгонял от нее мелких мух. Вечером все ушли на кухню ужинать курицей с ореховым соусом, потом Марианна заглянула в гостиную и увидела, что кошка умерла. Женщина не могла сдержать слез и смущенно повторяла: "Извините меня!" Супруги надели плащи с капюшонами и отнесли Мими в сарай. Шел дождь. Вернувшись в дом, Марианна выпила виски. Утром Тони закопал кошку в саду и поставил на могиле деревянный крест.
Крематорий напоминал укромный заводик, вокруг проступало кладбище. Негустая толпа топталась на лужайке: ни рыданий, ни стонов, ни безысходных телодвижений. Подтянутые лица, как если бы всё происходило на концерте органной музыки. Прозрачная погода. Изредка набегает глумливый ветер. Кое с кем из присутствующих меня уже знакомили раньше, приветливые кивки. Роза, ей подошла бы блестящая приколотая на полную грудь карточка, такая бывает у продавщиц или официанток: "Роза Гринан, вдова". Она в черном платье. У глаз сухо и ухоженно. Сжатые губы трогает улыбка. Скорбь, мужество, приветствие - всё сразу.
Прошли в небольшой зал и расселись. На кафедре, скрыв туловище за ящиком, долговязый горбоносый пастор. Смотрится крайне неубедительно их пастор. Гортанным голосом, который пинг-понговым мячиком прыгает по залу, он говорит несколько слов о "большой утрате", называет нужную страницу - все, взяв лежащие на партах книжки псалмов, находят ее, эту страницу, где рядом с крупными буквами теснится узорчатая вязь. Хоровое чтение краткой молитвы. "Аминь" - все встают, удаляются, уступая друг другу дорогу к exit. Никто не прощается с покойным, его вообще не видно. Только за спиной пастора, как рояль на сцене, - гробик, искусно закамуфлированный яростью цветов.
О, exit! С таким облегченным видом, посветлев, покидают общественный туалет. "Вы поезжайте ко мне в дом, - говорит нам вдова участливо. - Там уже всё готово. А я пока дождусь урну". Мы стоим на славном лугу, внезапно из трубы крематория начинает валить дымок, он растет, как метастазы... Черный дым рассеивает человеческое мясо в бесцветных водянистых небесах. Парадно одетые чинные зрители задирают головы, видны долгие шеи и подбородки. Через секунду - головы опущены. Теперь на небо поглядывают украдкой. Мистер Дэвид Гринан. Окончательно и бесповоротно.
Гладкая улочка была уже набита авто. В просторном доме нас встретил мутный шум. Среди людских потоков деревенели длинные узкие столы. Таков он, поминальный фуршет: болтовня, выпивка, неплохая закуска. Гости оживленно беседовали, но ничто не напоминало о покойном, ни портрета, ни имени в разговоре, ни завешенного зеркала. Каждый со своей тарелкой и рюмкой на весу, со своей смертью на носу. Пока, Дэвид! "Скоро будем у вас в гостях". - "Простите, что?" - "Говорю, скоро будем у вас в гостях", - обратился ко мне крохотный дымчатый доктор-человеколюбец, и все черты его лица внезапно взлетели вверх, как шквал аплодисментов. "Слышала ваше выступление на ВВС, - ослепила меня молодая женщина крупными зубами. - Ваш английский очень хо..." Беспокойным сереньким взглядом она отыскивала свободное кресло. А в дверях уже выросла Роза.
С покойным Роза прожила тридцать пять лет, но, несмотря на полные шестьдесят, выглядела молодцом. Несколько конкретных морщин разделяют розовое лицо на одинаковые лепестки. Она обратила на меня взор, своим видом извиняясь за непредвиденные обстоятельства. Пообщавшись с гостями, обойдя их, никого не обделив вниманием, схватила меня за руку. Влажная мякоть ее руки накрыла мою волной. И вот эта цепкая волна поволокла меня вверх по лестничной ковровой пыли, в хозяйские покои.
- Присаживайтесь. Извините, даже не в состоянии с вами толком пообщаться. Вы ведь понимаете... Но я думаю, где-то через неделю я уже смогу прийти к вам в гости, - сипло переливает Роза слова, как малиновое варенье из банки в розетку. Она говорит предельно серьезно, хотя мне тринадцать. Здесь все так разговаривают со мной, видимо, сказывается то, что я не англичанин, я - чужестранец. "He is a stranger!" - при виде меня недавно заорала девочка-истеричка лет пяти своему брату тех же лет, когда я угрюмо прогуливался по улице Формби.
- Ну что вы, Роза... Я всё понимаю. Я так вам сочувствую, - мямлю проникновенно, ощущая, что сам себе уже надоел.
- Спасибо. - В тысячный раз за день ее верхняя губа спортивно наползает на нижнюю.
- Вы ведь очень долго жили с вашим мужем?
- Мы прожили тридцать пять лет, - называет она скороговоркой известную мне цифру.
- Мне очень жаль... - полушепотом выдыхаю я, медленно озираясь. В комнате душистая затхлость.
- Да, мне очень жаль... - Меня словно пародируют. - Я не могу с вами поговорить сегодня. Вот, я хочу вам подарить. - Роза поднимается с дивана, ступает в тень, к книжной полке, вытягивает из толпы томов тонкую глянцевую книжицу. - Это мой собственный перевод Ахматовой.
- Спасибо.
- Не за что. В самом деле, я очень люблю русскую литературу.
- А я английскую. - Фраза "в стиле".
- Мы бы с вами поговорили, вы о нашей, я о русской, но...
- Но это горе! Слышал, Дэвид умер совсем внезапно, сгорел в считанные месяцы. Правда?
- Да, это правда. Да-да-да... - произносит собеседница с явной неохотой.
У Розы богатая библиотека, наши писатели, даже моя бабушка тут, Герасимова, тисненная красным фамилия на корешке романа. Осматриваясь, я бросил случайный взгляд на вдову и споткнулся о ее случайный взгляд. Губы у Розы болезненно искривились, лицо дрогнуло реальным рыданием. Перед русским мальчиком (ах, она читала русскую литературу!) ей можно заплакать, ее не примут за сумасшедшую. Вот она беззвучно взревела, взглотнула, как рыба крючок, и тотчас же извинилась.
Я вспоминаю Египет. Гора Синай, монастырь святой Екатерины. Интересно хоронят там монахов. Их не закапывают в землю, а просто кладут в монастырскую пещерку, заливают галлонами белого вина, и они легко, без запаха, разлагаются (не помню, в чем здесь секрет - что-то связанное с климатом, и горным воздухом, и вином). Нагнувшись, заглядываю в эту комнату смерти. В просторном помещении груда черепов, белых черепов с пустыми глазницами. Целая комната черепов, которые, как это ни странно, совсем не ассоциируются с концом жизни. "Праздничные черепа", - думаю я.
- Я ему говорила, что вы приезжаете. Он уже месяц был в больнице, когда вы прилетели. Он хотел вас видеть!
- Меня видеть? Явная ложь. Ха-ха! Надо же! Что вы говорите, повидать рашн боя - последняя воля умирающего англичанина... - ответно рассыпался я в ребячьем гоготе, но не вслух. "Он хотел вас видеть!"
Через минуту мы в холле, Роза приветлива как ни в чем не бывало - веселая вдова. К выходу поползли гости, среди них - Тони и я. "А у нас твердая традиция, - говорит хозяйка, - уходящие оставляют автографы. Каждый, кто побывал в этом доме, ставит подпись". Черчу порывистой рукой тинейджера в жирной тетради (жирной и по скользкой обложке, и по объему): "Милой Розе..." и т. д.
Мистер Дэвид Гринан гостеприимно улыбается из рая или ада.
"Или чистилища", как, наверное, поправил бы меня Дэвид при жизни. При жизни он был католиком, а следовательно, верил в чистилище.
Шаргунов Сергей
Документы | Лица премии | Публикации | Издательская программа |
Пресса о премии | Новости | Обратная связь | Фонд "Поколение"
Пресса о премии | Новости | Обратная связь | Фонд "Поколение"
| © 2001-2003 Независимая литературная премия "Дебют" Made in Articul.Ru |
|
