Публикации

“Пансионат”

Йохан тихо шел к дверям черного хода, откуда все выходили днем на прогулку. Он мог нормально передвигаться, и то обстоятельство, что другие калеки ходили много медленнее его, играло ему на руку - он мог не слишком заботиться о минутах времени, отпущенного на прогулку. И хотя шел он медленно, он все же обогнал фрау Марию. Еще не дряхлая старушка, в ее годы другие ходили более или менее нормально и даже могли резво орудовать локтями в очередях за молоком. Ее ноги иногда отказывали совсем, тогда ее вообще никто не замечал, даже казалось, что персонал забывает принести в ее комнату еду и отвезти на кресле в отхожее место.

- Приятный вечер, фрау Мария, - Йохан уже долгие годы говорил ей эту фразу, не особенно заботясь о точности выражения - например, могла стоять сырая погода и ноги фрау Марии ужасно ныли.

Обычно фрау Мария ничего не отвечала на слова ее собратьев по несчастью, видимо, считая их ниже себя. С персоналом она охотно беседовала о своих болях в коленях и даже рассказывала что-то о своей семье, которая иногда присылала ей конфет. Видимо, она думала, что возвышается над всеми. Все население пансионата негласно делилось на способных передвигаться и лежачих. Фрау Мария относилась и к первым, и ко вторым - когда ноги отказывали, а это случалось внезапно, она их совсем не чувствовала; как бы ее ни кололи иголкой, она не кривилась от боли и ничем не показывала, что она чувствует хоть что-то. В такие времена она относилась к лежачим. Совершенно ясно, что, когда ноги вдруг начинали ходить, она перемещалась в группу "ходячих". Видимо, осознание принадлежности к обеим кастам пансионата в ее понимании означало особенность ее положения. Хотя, возможно, ее почти презрение к остальным происходило из конфет, которые ей присылала родня - больше таким вниманием со стороны внешнего мира никто похвастать не мог.

Здоровались с ней небрежно, как небрежно бросают в урну клочок бумаги, не заботясь, попадет он в нее или нет. И в этот раз старушка ничего не ответила, даже не посмотрела на Йохана. До того, как попасть в пансионат, она была хозяйкой доходного дома, и теперь смотрела на людей лишь как на постояльцев, задолжавших квартплату.

Жизнь в пансионате двигалась настолько медленно, насколько медленно передвигались его обитатели. Для любви эти люди были слишком стары, для ненависти слишком усталы. В стенах пансионата не велось подковерных интриг за более полную миску супа или за место у окна. К тому же места у окон всегда отдавали лежачим, и за них не надо было бороться. И все ждали.

Там, за воротами пансионата, мечта и счастье их приходили ко всем, каждую минуту, к молодым и старым, женатым и разведенным, без разбора чинов и званий. Здесь ждали подолгу, но Старуха если и приходила, то очень незаметно. Как правило, умирали лежачие, которых никто не видел, кроме персонала.

Йохан остановился у входа в пансионат и оглянулся - к двери медленно подходили старички и старушки, шаркая ногами и опираясь на палочки. Со всех сторон скверика сползались согбенные фигуры. Йохану стало не по себе от мысли, что все они ползут, как тараканы, не идут, а подкрадываются к нему, чтобы отобрать его ужин. На секунду он представил, что и сам вполне мог так вот ползать. От этого ему стало еще противнее, он отворил дверь и вошел внутрь.

Невидимый судья каждый вечер говорил ему одно и то же: "Все равно, Йохан, медленно, именно поэтому ты и здесь". И каждый вечер Йохан слышал этот упрек от кого-то невидимого, но все же думал, что он здесь незаслуженно удачно. Почти все здесь передвигались очень медленно, поэтому он думал, что ходит как нормальный человек. Ему казалось, что персонал пансионата относится к нему более доброжелательно, нежели ко всем остальным - он думал, что был, пожалуй, единственным, кто не ворчит и не жалуется. Ему даже казалось, что он очень приветливый и вежливый.

Йохан поднялся по лестнице в пять ступеней и оказался перед еще одной дверью. За ней начинался узкий коридор, ведущий от черного хода к холлу. В холле обитатели пансионата отдыхали после завтрака до самого обеда. Три кресла, два дивана, маленький столик, заваленный всяческой печатной продукцией годовалой давности. В холле с утра до вечера сидел старик, который никогда ни с кем не разговаривал. Йохан думал, что он немой, но проверять не хотелось - не в правилах Йохана было волноваться по пустякам. Старик с утра до обеда всегда читал только газеты, а после обеда, когда все отправлялись на прогулку, он опять приходил в холл и читал журналы, которых было всего два. Может, так старик устраивал себе праздник, специально не читая с утра журналов?

Два журнала мод и прошлогодние спортивные газеты. Журналы доставались самым проворным. Хотя все газетные заметки и небольшие статьи в обоих журналах все перечитали уже не по одному разу и знали их чуть ли не наизусть, все равно с утра и до обеда холл наполнялся шуршанием бумаги - жители пансионата не особенно разговаривали друг с другом. Оставалось только несколько развлечений, и чтение было одним из них. Старики не знали имен своих соседей по комнате - это было излишне: разговаривать особенно не о чем. Здесь было не принято рассказывать о своих семьях - незачем бередить прошлое. Здесь необязательно было выказывать участие - все получали свою порцию внимания от персонала и всем этого было достаточно. Здесь даже в Бога верили как-то лениво - ведь он не оправдал их надежд на скорый конец.

Йохан прошел по узкому коридору, ведущему в холл, быстрее обычного. Именно здесь, в этом месте, в этом коридоре особенно остро он чувствовал свое отличие от других обитателей пансионата. Когда Йохан шел с прогулки не первым, как сегодня, а где-нибудь в середине, то переход по этому коридору вместо сегодняшних сорока-пятидесяти секунд занимал минут пять. И все эти пять минут Йохан вынужден был наблюдать спину какого-нибудь калеки впереди него, и эти пять минут были кромешным адом. Йохан в такие минуты думал, что когда у него откажут ноги, он лучше на руках подтянется к окошку и выбросится, чем будет находиться без движения долгое время. А сейчас, когда коридор был свободен, Йохан будто парил. Для него сейчас пустой коридор был даром с небес, лучом солнца в кромешной тьме.

Йохан дошел до конца коридора и теперь мог увидеть весь холл. Кроме старика с журналом, тут никого не было. "Не успели еще" - подумал он и стал подниматься по широкой лестнице, ведущей на второй этаж - там находились все комнаты жильцов пансионата. Йохан прошел шесть ступеней, и сверху, навстречу ему, начала спускаться сестра.

- Как погуляли, пан Йохан? Сон у вас, верно, хороший будет сегодня, - так она приветствовала всех возвращавшихся с вечерней прогулки. Сегодня Йохан шел раньше, чем обычно.

- Да у меня-то сон всегда отменный, кхе-кхе. Вот и еще один день долой, правда, сестра? Мда-а-а, - все это Йохан проговорил, не поднимая глаз от ступеней. Не то чтобы он был плохо воспитан, просто он привык уже к этим односложным вопросам и ответам, которые никого не обременяли.

- Все идут уже, да, пан Йохан? Или загулялись?

- Да нет, возвращаются, скоро уже здесь будут.

Йохан поднялся на второй этаж. На пути до комнаты ему никто не встретился. В этот вечер Йохану казалось, что у сердца что-то колет, но и это было обычно. У других сердце не болело, лишь приступами давало о себе знать.

Йохан разделся, надел ночную рубашку и, пожелав себе спокойной ночи, лег на кровать. Некоторое время он все же ворочался из-за несогретой постели, но уснул уже через полчаса, как ему показалось. На самом деле не прошло и пяти минут. Йохану иногда казалось, что время в пансионате остановилось, и на существование его указывало лишь движение, которое все же присутствовало в коридорах пансионата. Йохану уже давно перестали докучать сны, и сейчас он спал спокойно, тихо посапывая на боку.

Через некоторое время Йохан проснулся, открыл глаза. Сам он не просыпался ночью, даже в туалет. Он встал, накинул халат и вышел в почему-то открытую дверь - на ночь двери закрывались, чтобы не было сквозняков. Через коридор, удаляясь к лестнице, шел мужчина, на вид очень крепкий, наверное, мясник, подумал Йохан, из тех, какие работают на рынке. На плече у него что-то лежало, но Йохан сначала не разглядел его ношу. Приглядевшись же, Йохан понял - мясник нес покойника.

У трупа были очень худые руки-плети. Было видно, что при жизни покойник долго находился в лежачем положении. Йохан видел только широкую спину неизвестного ему мясника и верхнюю половину перекинутого через плечо тела - руки, раскачивающиеся из стороны в сторону в такт шагам мясника, иссохшую голову с белыми коротко стриженными волосами - лежачих так стригли, чтобы не разводились вши. Йохану такая картина показалась очень странной. Проснувшись, он ожидал увидеть старика из соседней комнаты, страдающего бессонницей, а увидел этих двух - живого и мертвого.

Он еще стоял в дверях, смотря вслед мяснику, в глазах Йохана было спокойно и светло - так все и должно быть. Умиротворенная улыбка на губах - значит все-таки идет время. Улыбка старого человека, в глазах стало горячо непонятно от чего, слезы умиления от увиденного - он так и стоял там, в дверях, теребя ткань ночной рубашки и думая почему-то о своем доме в городе. Вспоминал, как ходил в лавку пани Розы за хлебом, как каждую субботу приезжал сын. Вспоминал кресло, камин, тапочки из грубой материи, газету. Вспоминал без сожаления, но с каким-то чувством удовлетворения, словно все это - обшарпанное кресло с деревянными подлокотниками, где на месте ладоней лак протерся и почти слез, закопченный камин, который зимними вечерами грел только небольшое пространство вокруг, тапочки, сделанные соседом-сапожником, плед, который, казалось, из-за своего возраста греет лучше, как если бы он вобрал все тепло проведенных под ним вечеров, шторы, темно-бежевые шторы из плотной материи, которые, если задернуть их, практически не пропускали свет, письменный стол, за который Йохан не садился уже очень давно - все это было очень давно, в конце жизни. Слеза вырвалась-таки из глаза и окропила щеку солью. Йохан всхлипнул, утер лицо полой халата, запахнулся и, закрыв за собой дверь, отправился спать.

Лунёв Александр