Люди о премии > Мои мемуары

Данила Давыдов. Дебют-2000: Обрывки возможного мемуара

Пролог. Тексты мои передал на конкурс Митя Кузьмин. Я не кокетничаю, когда говорю: результат этой, как мне тогда казалось, авантюры, мне не был слишком уж важен. Хотя, надо признаться, когда я увидел в "КО" лонг-лист, меня порадовало собственное имя в двух номинациях.

Итак, вместо того, чтобы сидеть в Москве и трепетать, мы с Натальей Борисовной Черных (замечательным, между прочим, поэтом) отправились с неясными целями в Кёнигсберг. О Кёниге, впрочем, здесь речь не идет, не тот контекст, так сказать, а жаль - город замечательный и люди попадаются тоже ничего себе.

* * *

Заезд

Возвращаемся в Москву. Я прихожу домой около восьми вечера. Мама говорит: скорее звони Кузьмину. Я: что случилось? Мама: ты прошел в финал "Дебюта" и сегодня туда надо ехать, в Катуар какой-то. Тут всякому нормальному человеку радоваться бы, а я начинаю обламываться - у меня была масса дел на предстоявшей неделе и просидеть эту неделю в Подмосковье (Подмозговье, как мы придумали с Сережей Соколовским) мне представлялось чудовищным. Далее следует небольшая истерика (ее пропустим), в ходе которой я судорожно путаюсь обзвонить десяток людей и перекроить все планы. Потом звоню Кузьмину. Он: срочно свяжись с Сашей Гавриловым, он едет через пару часов в Катуар, может, тебя подбросит.

И, в самом деле, подбрасывает. Я осторожно расспрашиваю, кто еще попал в шорт-лист. Выясняется, два персонажа с повестью про то, как они грабили магазины в Лондоне. И еще интеллектуальный детектив, в котором все герои носят фамилии знаменитых художников, автор - Фридлянд, из Киева (я сразу же вспоминаю миниатюры Антона из "Антологии малой прозы"). И еще авторы из Саратова, В. Новгорода, Вологды, Е-бурга (так приучила меня называть Екатеринбург поэт Вита Тхоржевская, и теперь очень трудно отучиться). Даже из Владикавказа и из Иркутска, говорит Гаврилов, добрались.

Особенно меня радует присутствие Лены Костылевой и Кирилла Решетникова, которых я давно знаю. Радует хотя бы потому, что Лена последнее время живет в Праге и общается со всеми московскими знакомыми, как водиться, по e-mail`у, а электронной почты у меня нет. Точнее есть, но не у меня, короче говоря, сложный расклад. А с Кириллом мы просто очень редко видимся. Так получилось.

Машина выехала за МКАД, и вскоре нас начали останавливать гаишники (pardon, гибэдэдэшники). Очень часто. Пытались придраться, но как-то вяло. Чувствовалось, что им просто очень холодно и очень скучно. И попадались они что-то слишком часто. У поворота на Шолохово (там, кстати, дальше еще обнаружилось Аксаково) водитель, наконец, спросил очередной пост: что, собственно происходит? Замерзающий мент объяснил: Касьянов едет играть в боулинг.

* * *

Фридлянд, Спайкер и Соббака

Они обнаружились в первом же номере пансионата, где всё это безобразие происходило. Собственно, часть публики уже спала, и номер С&С оставался единственным клубным помещением в тот вечер.

Я, к стыду своему, был однажды на совещании молодых писателей в Переделкино и поэтому ожидал встретить людей совершенно иного рода. То есть мне казалось, что авторы, выбранные из невообразимого объема конкурсных материалов, в общем-то, почти наугад, должны были бы оказаться какими-то… усредненными, что ли. Причем не столько в текстах, сколько в личном общении. Поэтому, сразу же познакомившись с рафинированно-клубным Фридляндом и умеренно-разбитными Подонками (как известно, Спайкер с Соббакой сами так изволят себя величать), я испытал некоторое подобие культурного шока.

Эти трое претендентов на главную премию вообще оказались молодцы. Чего стоит, хотя бы, милое моему сердцу анархическое соглашение, заключенное между Антоном и подонками: если кто-то из них победит, потерпевшей стороне вручается треть премии. Высокий класс!

Культурная заслуга Спайкера и Соббаки в контексте "дебютной" тусовки оказалась двояка. Во-первых, они на некоторое время приучили часть присутствовавших к собственному, выражаясь лингвистически, окказиональному сленгу, заменив, например, матюги вполне изящными эвфемизмами. Во-вторых, они предали как семинарам, так и кулуарам тот не вполне официальный вид, который оказался более чем уместен; тем самым, Митя Кузьмин и Подонки уравновешивали друг друга.

* * *

Семинары и кулуары

Признаться, я до сих пор не слишком хорошо понимаю, зачем нужны семинары в рамках "Дебюта". Если это ЛИТО, не нужно премии, а если это премия, в отношении всех участников шорт-листа должна соблюдаться презумпция профессионализма. Впрочем, это мое частное мнение, обусловленное, вероятно, годами, неясно зачем проведенными в Литинституте.

Но, конечно же, Курицын - не Рекемчук. Почти все тексты, оказавшиеся в шорт-листе, не столько обсуждалась, сколько оказывались поводом для более общих разговоров, связанных с определенными стратегиями современного письма.

Семинары прозы и поэзии несколько различались (ничего не могу сказать про драматургию - я не был там). Первый вели Вячеслав Курицын и Ольга Славникова. Здесь господствовала достаточно деловая атмосфера, разговоры велись весьма строгие, напоминающие круглые столы в клубе "Авторник" и анализ обсуждаемого текста претендовал на некоторую объективность.

Иное дело - поэтический семинар Бахыта Кенжеева. Мэтр сразу же предложил взять побольше пива; распивая его, участники семинара слушали стихи и постепенно всё меньше и меньше хотели заниматься обсуждением в строгом смысле слова, всех тянуло скорее на эссеистические высказывания. Вообще, на кенжеевских семинарах господствовала атмосфера поэтического вечера; автору задавали весьма комплиментарные вопросы или просто нахваливали - особенно это было заметно на обсуждении Лены Костылевой и Кати Боярских.

Кузьмин, впрочем, честно выполнял свою роль и даже на семинарах Кенжеева анализировал и структурировал вопреки окружавшему его пивному благодушию.

Вообще-то, как видно по описанию поэтического семинара, кулуары начинались уже во время работы. Это и правильно: если и есть смысл в такого рода посиделках, то он именно в создании контекста. В налаживании связей. В личном общении.

Наконец, некоторый смысл есть в пьянстве. Впрочем, в отличие от совписовско-переделкинско-литинститутских мероприятий, каковые мне приходилось наблюдать, до совершеннейшего свинства, кажется, никто так и не допился и все оставались способными вести умные (в той или иной степени) разговоры.

Помимо разговоров, конечно, случались и всякие забавные вещи. Например, я никогда не забуду, как Костылева, Станислав Львовский (поэт и прозаик, эксперт премии) и я пели Кенжееву Егора Летова с целью убедить Бахыта в том, что Летов - хороший поэт. Впрочем, я так и не понял, убелили или нет.

* * *

Шиш

Кирилл Решетников произвел некоторую сенсацию, продемонстрировав свою ипостась, именуемую Шиш Брянский. Песни Шиша поет Псой Короленко; вообще, Шиш известнее Решетникова (что не вполне правильно, но понятно). Более того, некоторые считают, что только Шиш и есть Решетников. А еще кое-кто считает, будто стихи и песни Шиша - это такая юмористика.

На самом деле это не так. У Решетникова есть довольно строгая концепция: мол, необходимо изменить статус поэта, актуализировать магические, шаманские корни поэзии. Для этих целей он соединяет в текстах Шиша разного рода сакральные языковые и культурные пласты: матюги, высокие славянизмы, знаковые реалии актуальной культуры, имена языческих богов и т.д.

Как-то вечером Кирилл спел мне новую песню, "Суки". Про московских журналистов и вообще про Москву. Очень почвенническая песня. Ее исполнил Псой Короленко 15.06.01 в Зверевском музее на акции "Сожжение вредных книг".

Другим вечером мы заспорили об идеологии. Мы с Кириллом (хотя он правый, а я - левый) неожиданно сошлись по ряду вопросов, но нас тут же высмеял убежденный либерал Львовский.

Несколько раз мы с Костылевой и Решетниковым пытались разведать окрестности пансионата, но, увы, ни разу не забрели достаточно далеко. Единственная достопримечательность, которую мы обнаружили - гигантская свалка КАМАЗовских шин. Мы бродили по этим шинам и даже, кажется, что-то пытались полухудожественно фотографировать. Это место очень напоминало Зону из "Пикника на обочине". Правда, меньше, чем почти заброшенная и неведомо куда ведущая ветка ж/д рядом с Преображенкой и прилегающей к этой ветке стекольный завод - там и вовсе нечеловеческие места и порой попадаются весьма загадочные объекты.

* * *

Салоны

Кузьмина посетила светлая мысль - вывозить, как он выражается, "участников конвенции" в клубы и салоны, чтобы продемонстрировать, как происходит московская литературная жизнь.

Как ни странно, это удалось осуществить. Кажется, таких выездов было три. Первый - на вечер питерского поэта Даши Суховей в "Авторнике". Это тем более показательный выезд, что Даша попала в лонг-лист.

Второй выезд - на коллективные чтения финалистов премии в клубе ОГИ. Кажется, на публику из доселе не выступавших в Москве авторов наибольшее впечатление произвели Фридлянд, прочитавший микроминиатюры, и Василий Чепелев, по-моему, замечательный поэт. А Спайкер с Соббакой несколько переусердствовали, затянув свое выступление. Они не учли, что в ОГИ есть правило: во время литературных вечеров, происходящих в большом зале, алкоголь в баре не отпускается. Поэтому окончание вечера было встречено бурными аплодисментами.

Третий выезд - как ни смешно, на мой сольный вечер в Чеховке (салон "Классики XXI века"). Я читал тексты под джаз-авангардный аккомпанемент Макса Скворцова (рояль) и Кирилл Баскаков (губная гармошка). Без комментариев.

* * *

Награждение

Оно происходило в ресторане ЦДЛ. Перед церемонией заскочивший ненадолго депутат и поэт Евгений Бунимович сказал: Данила, если даже вы победите, то знайте: вряд ли вам хватит всей премии, чтобы здесь хоть раз пообедать. Очень стоическое замечание.

Какие-то моменты награждения транслировало телевидение. Мне потом рассказывали, что один тусовщик, известный в определенных кругах как Питон, громко удивлялся: смотрю, мол, телевизор, вижу, Спайкеру премию дают, хиппи этому… Даниле - что думаю за премия такая!

После церемонии награждения ко мне подошел ректор Литинститута С.Н.Есин и пожал руку, подразумевая: вот-де, молодец, марку Литинститута держишь! При этом за некоторое время до этого не без его, полагаю, участия, за те же самые "Опыты бессердечия" (это был мой диплом) мне поставили не пять, а четыре. Впрочем, бог с этим со всем.

Через несколько дней, получив премию уже не в символическом, а в финансовом выражении, я отловил трех человек: панка Никсона, гитариста и ударника Вову Никритина и девушку-биохимика Наташу из Ижевска - и напоил их коньяком, купленным исключительно ради названия.

Коньяк назывался "Гянджа".

Данила Давыдов