|
Дебют 2001
Смирнов Дмитрий
|
|
“Первый приз”...в то время как вы, рядовые, случайный элемент, ваше существование допустимо, но не обязательно. Если бы дело дошло до войны и вы пали бы... от этого немногое бы изменилось.
Ярослав Гашек
- Ой! - только и выдохнул Алексей, когда свисавший с левого плеча автомат вдруг с неожиданным для неодушевленной вещи садизмом ткнулся ему под едва защищенные гимнастеркой ребра, заставив с разбегу упасть в истоптанную жидкую грязь. С костным хрустом шлепнулся о вывороченный кусок асфальта патронташ, и несколько мгновений Алексей ожидал, что вот-вот сдетонируют впопыхах брошенные туда гранаты для подствольника - но обошлось. Отчего-то именно в этот момент из клубящейся предрассветной тьмы открыли беспорядочную стрельбу; однако в треске пулеметной очереди чувствовалась некая скрытая лень, как бы исключавшая всякие смертоубийственные намерения стрелявших - словом, было понятно, что противник вспарывает свинцом утренний воздух не по злому умыслу, а по какой-то тяжелой необходимости.
Выемку, в которой Лешку застал пулеметный огонь, нельзя даже было назвать полноценным окопом: так, какое-то незначительное углубление, словно вырытое одним черпком экскаваторного ковша; сверху оно напоминало скорее лунку, сделанную для какого-то огромного мичуринского картофельного клубня, чем настоящее тактическое укрепление. Впрочем, Алексей уже знал, что издали (там, откуда с тупой механической злобой дробил пулемет) его в любом случае не видно - ну, может, разве что сомнительное серое пятно, на которое, скорее всего, в угаре пальбы никто и внимания-то не обратит. В любом случае окапываться было необходимо. Несколько минут ушло на то, чтобы достать короткую саперную лопатку с обломанной рукояткой - собираясь, Лешка зачем-то пристегнул ее сзади на ремень, и теперь для ее вызволения из чехла пришлось болезненно извиваться, стараясь дотянуться до брезентовых завязок не прижатой автоматом рукой; все осложнялось тем, что при падении он неудачно приземлился боком, щемяще выгнув спину и задрав ноги выше головы. Однако дальше было легче - вот, достав лопатку, выворачиваешь заостренным лезвием куски изломанного асфальта; отбрасываешь из-под ребер землю вперемешку со щебнем; размашистыми нисходящими движениями трамбуешь холодную склизкую почву, выравнивая будущее укрепление, - словом, старательно роешь себе потенциальную могилу.
К тому времени, как окоп принял полагающийся по уставу вид, Алексей даже несколько привык к его мокрой глинистой безопасности; пулеметная очередь, еще недавно не дававшая поднять головы, кашлянула и утихла, но вставать все равно не хотелось. Как-то глупо казалось бросать свежеизготовленное укрепление: чехлить лопату, хватать оружие и патронташ, сжав в кулак всю душевную стойкость, перекатываться и ползти вперед по изорванному полю - словом, совершать все те итерации общевойскового боя, которым долгие дни обучаются солдаты, когда они свободны от прочей бессмысленной армейской работы. Кроме всего прочего, слева и сзади вдруг поднялся характерный захлебывающийся танковый рев, - такой, словно вдруг разом принялось тошнить целую роту, - и хотя по его клокочущим желудочным ноткам было понятно, что это свои, "семьдесят восьмые", сил заставить себя подняться не было все равно: за все время Алексею так и не удалось привыкнуть к этим замасленным Джаггернаутам, перед которыми его обучали бежать с автоматом наперевес так, словно не было сзади семидесяти тонн стали и молотящих землю траков.
Оставалось лежать. Гимнастерка к тому времени уже вся пропиталась весенней противной влагой, а в сапогах забулькала жидкая слякоть; оставалось лежать, потому как хуже уже быть не могло. В любом случае свой взвод Алексей обогнал еще вчера, когда вместе отбивали какую-то безымянную высотку; от того вечернего боя запомнилась только наваленная пирамидой куча щебня, чем-то напоминавшая картину "Апофеоз войны", и еще те пятеро подтвержденных мертвецов, звездочки за которых Алексей сегодня утром старательно перевел несмываемой охрой на приклад оружия.
Пока все складывалось как нельзя более удачно.
Городской чемпионат Алексей все же выиграл; выиграл, наверное, по одному из тех бесчисленных следствий закона Мерфи, согласно которому шанс новичка на победу всегда парадоксально высок. Сам чемпионат, впрочем, оставил у него довольно-таки тягостное впечатление: устроители взяли в аренду актовый зал какого-то ДК, столь далекого, что туда приходилось добираться сперва автобусом (маршрутки в такую глушь не ходили, поэтому необходимо было ждать ходящий раз в два часа рейсовый), а затем десять минут пешим ходом форсировать какие-то унылые пустыри, сплошь состоявшие из слякотных рытвин, индустриального мусора и бутылочного стекла. Чтобы освободить место для компьютеров, организаторы убрали из зала ряды кресел, составив их в пирамиды вдоль четырех стен; в результате обнажился паркет, усыпанный удивительно аккуратными отверстиями - казалось, что в этом зале когда-то прошел выездной семинар акупунктуристов. Была там и сцена - ее, впрочем, сразу занавесили тяжелыми иссиня-бархатными портьерами; лишь иногда едва различимая фигура с некой неясной целью настороженно выглядывала из-за них в зал, тогда в щель между их тяжелыми складками становились видны в беспорядке сложенные за сценой тромбоны и золоченый угол покрытого бахромой красного знамени.
Игра в "Контр-форс" у Алексея задалась почти сразу. В первый день он, не приученный к командной работе, немного отставал от своего взвода - но уже ко второму сражению он вполне уверенно вышел сперва в лидеры, а затем и вовсе оторвался от команды на целых пять очков. К третьему дню преимущество было закреплено, развито и освоено, а к концу чемпионата стало доходить уже и до вовсе неприличных цифр. Потом были поздравления, какой-то бестолковый приз (из той категории вещей, что ни использовать, ни на полку не поставить) - и, совершенно неожиданно, пригласительный на первенство области.
Особой экзальтации, впрочем, Алексей не испытывал. Выяснилось, что среди всех пришедших игроков нет никого, кто бывал бы на областном; отчего-то, правда, все спрошенные полагали, что первенство области - некий компьютеризированный вариант беспроигрышной лотереи, где даже наименее способным почему-то полагаются разного рода подарки и ценные призы (некоторые как-то особо выделяли интонацией слово "ценные", как бы в противовес своим бесполезным наградам).
Но более всего удивил Алексея какой-то щупленький очкастый парнишка с неровными еврейскими усиками и тоскливым выражением лица (имени своего он никому не называл, и представлялся то ли как "страйдер четыреста семьдесят один", то ли в какой-то подобной алфавитно-цифровой манере); услышав, что Алексея интересует "область", в перерыве между боями он отвел его в дальний угол зала, туда, где нависавшие над головой кресла создавали некий заговорщицкий полумрак, и спросил с какой-то необыкновенной серьезностью:
- Ты ведь на область поехать хочешь?
- Ну, наверное, - негромко ответил Алексей ему в тон. - Не решил еще.
- Ты там смотри, аккуратнее, - уже совсем тихонько продолжил "страйдер", немножко привставая на носки и пронзительно заглядывая Алексею в глаза. - Не дай Бог тебе им понравиться, вот что.
- Кому понравиться? - рефлекторно спросил Лешка.
Его собеседник смиренно вздохнул; тоска на его лице на секунду сменилась болезненной задумчивостью.
- Ну, этим, - с вежливой снисходительностью начал он и вдруг опустил голос еще на полтона ниже, так что из-за окружающей какофонии выстрелов его едва-едва можно было услышать. - Армейским. Им ведь мы, - тут он сделал широкий собирательный жест, - позарез как нужны.
- Каким еще армейским? - непонимающе переспросил Алексей и, вдруг вспомнив, что через пару месяцев истекает его трехлетняя отсрочка, с опаской уточнил: - Военкомату, что ли?
"Страйдер" выдержал какую-то неприлично долгую паузу; по лицу его последовательно прошли разные оттенки отчаяния. Постояв так минуту, он внезапно встрепенулся и сделал сразу три вещи: виновато улыбнулся, одновременно картинно развел руками, словно говоря: "ну, я сделал все, что мог", и бочком попятился к выходу. Догонять его Алексей не стал.
Через два дня, купив билет на электричку, он отправился на чемпионат.
Между каждой чередой снарядных разрывов выходило ровно семь секунд - ну, может, где-то от шести до восьми; если учесть, что с зарядкой миномета можно было управиться секунд в десять-двенадцать, то по мосту их должны были бить одновременно двое. "Раз, два", - мысленно принялся считать Алексей, представляя, как где-то там, за сходящимися на северо-востоке буквой "V" многоэтажными серыми строениями, кто-то сейчас подхватывает из штабеля плоскую противопехотную мину, - "три", - разворачивает прорезанными в ней желобами от себя, так, чтобы было видно крупное белое "МП-18", выбитое на минном донышке, - "четыре", - досылает ее внутрь и ждет, пока внутри миномета надломленно щелкнет и зазвенит какая-то задвижка, - "пять", - чуть отодвигается назад, чтобы не оглушило тарелками и литаврами минометного выстрела, - "шесть", - тянется к спусковому рычажку, - "шесть с половиной..."
Ударило - раз, второй, третий, выворачивая из вповалку сложенных на середине моста бетонных обломков каменистые конгломераты и сыпля в реку крупной цементной крошкой. Били, как подметил Алексей, как-то слишком кучно, без разлетности и, наверное, даже с довольно-таки необыкновенной пристрелянностью: за те десять минут, что он наблюдал за обстрелом из своего импровизированного блиндажа, все снаряды ложились в ровный квадрат десять на десять. Впрочем, один раз какая-то случайная мина все-таки чуть перелетела бетонное ограждение и рухнула в вялую речную воду внизу - да так, что поднятые брызги донесло аж до Лешкиного укрепления; все это сопровождалось столь душераздирающим свистом, что Алексею отчего-то припомнилось давно прочитанное "о, как пал ты с неба, денница, сын зари!" и еще дальше в том же духе, про престолы и камни.
Выходить под мины особенно не хотелось. Свое укрепление - четырехугольную деревянную одноэтажку без крыши - Лешка занял после почти часа разной осторожной тактики: сперва короткие отрывистые перебежки по кашистой грязи, когда стараешься каждый бросок заканчивать падением за каким-нибудь выступающим куском камня, затем - пластунское ползанье по совсем уж открытым и простреливаемым участкам, когда и голову-то боишься приподнять, наконец - быстрые, даже слегка дезориентирующие перекаты и настороженное разглядывание окружающей местности. Дважды его обстреляли - каждый раз прицельно, одной пулей, откуда-то сверху и справа; после второго раза Лешка, перекатом уйдя за торчащий огрызок кирпичной стены, быстро перевел планку на двести метров и отправил из подствольника гранату в чердачное окошко соседней многоэтажки. Больше выстрелов уже не было, а уже вползая в свое здание, Алексей все же обернулся, подняв каску из грязной жижи, и кинул взгляд вверх: там, из выбранного им чердачного окна, валил какой-то густой плотный дым.
Здание, занятое Алексеем, имело несколько странную конфигурацию - строители отчего-то сделали его абсолютно глухим, без дверей и окон. Впрочем, в одной из обветшалых стен кто-то уже пробил ровную круглую дыру, изнутри заложив ее ярко-зеленым куском забора с прибитой дверной ручкой; все это делало строение похожим на чрезмерно увеличенную каюту подводной лодки. Смотровое же окошко Алексей сделал себе сам, проткнув дряхлые доски штыком и несколько минут совершая им вращательные движения - видно было едва-едва, да и деревянная труха при каждом минометном выстреле облетала в глаза и ноздри, но зато вышло надежно.
Алексей бросил взгляд на хронометр. С того момента, как он вполз в свой блиндаж, прошло чуть меньше получаса; если же учесть, что разрыв первой мины Лешка услышал минут двадцать назад (когда зигзагом пересекал широкий пустырь между двумя зданиями, крест-накрест перечеркнутый двумя упавшими телеграфными столбами), то получался уже почти час довольно-таки бессмысленной минометной долбежки по пустому мосту. В любом случае под обстрел лезть не стоило, а искать другой обход было бы небезопасно - да еще и неизвестно, был ли он. Оставалось ждать. Положив автомат на колени, Алексей прислонился к стене и полез в мешок за флягой.
Ветер изменился; тяжелый закопченный воздух как-то незаметно очистился, и в нем отчетливо выделился густой запах хлорки - это, должно быть, подуло с реки. Отчего-то Алексею вдруг вспомнился плавательный бассейн, куда он ходил в какие-то полузабытые времена; отчетливо встал в памяти совершенно такой же запах щедро хлорированной воды, тянущей влажной прохлады и мокрого кафеля; вспомнились угловато нависшие над головой вышки для прыжков и выпуклые белые часы без секундной стрелки. И прежде чем Алексей окончательно заснул, он поймал себя на том, что думает о плавном градиенте от небесно-голубого к иссиня-черному - там, где дно бассейна уходит глубоко вниз.
Если верить пригласительному, чемпионат был назначен на понедельник, но, перестраховавшись, Алексей взял билет на восьмичасовую воскресную электричку. По его подсчетам, до райцентра было четыре часа езды и восемь станций, потом еще автобус до площади и бессчетные трамвайные пересадки; выходило, что один только приезд может затянуться до самого вечера, а блуждать по незнакомому городу впотьмах, да еще с баулом, Лешке не особо-то хотелось. Кроме всего прочего, следовало еще подумать о том, где остановиться, если дома вдруг не окажется Сергея. Тот учился в одном из местных вузов на какую-то разновидность инженера, за все пять лет своего студенчества каким-то образом так и не поднявшись выше второго курса; кем и когда именно он намеревался стать в результате учебы, Алексей так и не понял - каждый раз, когда в своих письмах Серега принимался рассказывать ему о каких-то коллоквиумах, летучках и академотпусках, Лешка совершенно терялся, и ему чудилось, что описывает Сергей вовсе не знакомые элементы студенческого быта, а какую-то политику времен кардинала Ришелье. В студенческом общежитии у него была комната: крошечный уголок с двумя кроватями, почти все оставшееся свободное место в котором занимал подобранный где-то обшарпанный контрабас. В нее Серега радушно вписывал всех желающих. Правда, вход в общежитие позволялся только по документам (владевший им институт раньше носил какой-то гриф и скрывал свое ракетное назначение за многобуквенной аббревиатурой), но, к счастью, на подымавшуюся к крыше водосточную трубу кто-то давным-давно приварил прочные стальные поперечины, превратив ее во вполне надежную лестницу. Словом, жить было можно.
До города Алексей доехал без приключений. Выяснилось, что вместе с ним на чемпионат едут еще двое; впрочем, ни имен их, ни внешности Лешка не запомнил ввиду полной неинформативности: серые куртки пополам с тренировочными кедами и бритыми затылками. Однако в памяти что-то все же осталось, - отчего-то Алексей отчетливо упомнил то, что ко второй бутылке один из попутчиков в порыве душевного резонанса заявил о том, что-де игра в "Контр-форс" у него в крови, так как кто-то из его родственников в свое время был партизаном; узнав же, что Лешка из западных украинцев, в перерыве между рюмками тот отвел его в сторону и с какой-то неожиданной откровенностью пояснил, что его дед на самом деле был бандеровцем и воевал против "кацапии". Остальное, впрочем, было как в тумане; дальше Алексея сморило выпитое пиво и утренний недосып, и еще смутно помнил он только какую-то драку (окровавленные морды, хриплые выкрики и битое стекло) - но когда через пару часов его растолкали к своей станции, попутчики уже исчезли, оставив после себя только недокуренные сигареты и мокрую пивную лужу на полу.
Серега, к счастью, был дома, и, проведя вечер в компании контрабаса, наутро Алексей отправился искать место проведения чемпионата. Организаторы, как выяснилось, арендовали помещение какого-то НИИ - титанических размеров шестиугольное здание в самом центре города, из-за ростральных колонн у своих парадных и торжественно-белой штукатурки смотревшееся особняком; во времена великих свершений НИИ вместе с остальным государством как-то усох и теперь сдавал все свои парадные бессчетным коммерческим предприятиям. Около получаса Лешка блуждал под нависающими портиками, глядя на разноцветный пластик вывесок всякого рода сомнительных организаций, и, наконец, нашел скромную облупившуюся табличку с именем института где-то посреди витиеватых "ООО Зиндан" и "ИЧП Рефлюкс".
Само же первенство, впрочем, было устроено довольно-таки прилично. Опять был какой-то актовый зал, но теперь значительно более представительный: звенящий надраенный паркетный пол, обтянутые торжественно-красным бархатом стены и ровно, словно по линейке, выставленные компьютеры. Сцену, однако, опять занавесили тяжелыми синими портьерами, скрепив их длинным провисающим в центре тряпичным растягом с надписью "Сокопромышленный холдинг "Автаркия""; рядом зеленой маскировочной краской был исполнен какой-то логотип, изображающий ребристую противопехотную гранату, увенчанную характерным яблочным черенком и листиком, - словом, казалось, что чемпионат спонсирует секта каких-то полубезумных пацифистов. Перед началом первой игры на сцену даже вышел некий их представитель, и, наступая начищенными туфлями на густой чернильный бархат портьер, принялся неожиданно извиняющимся тоном рассказывать о торжестве чьих-то идей посредством каким-то там объективных необходимостей. Алексей его слушал вполуха, и оттого ему запомнилась только одна фраза - что-то про дарвинизм и первопричинность милитаристических коллизий.
Игра у Алексея задалась почти сразу. Сперва казалось почти невозможным сохранять незамутненность мысли во всем окружающем шуме, но затем Лешка понял, что хаотичность обволакивавшего его гвалта довольно-таки зыбка: был в ней некий внутренний ритм, какой-то свойственный ей сокровенный период обращения, неразличимый интервал нарастания и опадания ее индивидуальных ноток и обертонов, неявная, скрытая слаженность ее шумливого голоса. И достаточно было лишь подстроиться под ее мерные колебания - даже, наверное, не сами колебания, а некий образуемый ими вектор ощущений - как с того момента игра приобретала неожиданную плавность и некую прозрачную зыбкость, и даже привычное военным играм тупоумное насилие, казалось, на момент исчезало из его мыслей. И Алексей играл, - и выиграл.
То, что Лешка ушел в далекий отрыв не только от своих соперников, но и от своего взвода, выяснилось уже на третий день. Последние два часа своей игры Алексей даже и не сражался толком, а скорее пребывал в каком-то расслабленном сомнамбулическом состоянии - то ли от сдавливающего уши шума, то ли от душной атмосферы помещения - и, отложив клавиатуру, полулежал в своем кресле, позволив персонажу недвижимо смотреть в одну точку. Изредка тот перекладывал оружие из рук в руки и твердил Алексею какие-то понукающие императивы, но играть уже не было смысла - победа, в конце концов, была уже делом решенным, а рисковать накопленными очками, выставляясь под минометный обстрел лежащего впереди моста, все же не хотелось.
Четвертый день чемпионата был последним. Утром Алексей все-таки пришел (необходимо было отметиться, иначе могли дисквалифицировать за неявку) и, сев у своего компьютера, остаток дня бесцельно вертел головой, стараясь поймать взглядом происходящее на экране своих товарищей по взводу; все они, однако, развернули свои мониторы под таким углом, чтобы сидящим рядом было видно как можно меньше. Лешка думал уже поиграть и сам, и даже было принял привычную игровую позицию, установив левую руку на треугольник клавиш в углу клавиатуры и крепко обхватив мышь правой - но потом ему опять расхотелось, и еще несколько часов он бесцельно глядел в потолок, ожидая вечерней церемонии награждения и позволив своему лирическому герою вновь медитировать на зеленую доску, прислоненную к выходу из занятого им здания.
Все-таки сидеть просто так было скучно - приходилось глядеть на болезненно сверкающие в полутьме отблески выстрелов с чужих мониторов и слушать бесконечный подростковый гвалт. Алексей уже было собрался, пока еще было можно, купить в коридоре чего-нибудь перекусить, как вдруг сзади его окликнули по фамилии.
Он обернулся. Позади его кресла, чуть возвышаясь над сидящим Лешкой, стоял какой-то незнакомый мужик в короткой рубашке и пиджачной жилетке; в полутьме зала лицо его было не рассмотреть, и Алексей заметил только прочно насаженные на нос узкие очки со связанными серебряным шнурком дужками. Сперва ему показалось, что незнакомец с какой-то странной мольбой протягивает к нему руки - но через секунду он понял, что в левой у него зажата визитная карточка, а правую он вытянул для обычного рукопожатия.
Карточку Алексей взял; чтобы совместить это с рукопожатием, пришлось скрестить руки одну поверх другой, отчего знакомство разом приобрело какой-то масонски-таинственный оттенок. "Зиновий Александрович Вербов", - с трудом прочел он в свете монитора на белом глянце, - "консультант, отдел привлечения ГУ ВБ ВС РФ". Перевернув ламинированный прямоугольник, он увидел ту же надпись на английском; фамилия, впрочем, была написана через двойное латинское эф, а рядом с ней была вытиснена отсутствующая на другой стороне эмблема - стилизованный автомат поверх земного шара.
- Зиновий Вербов, - зачем-то подтвердил незнакомец написанное на визитке, несколько напыщенно подчеркнув это самое двойное эф. - Алексей, может, поговорим, если у вас есть время?
- Не могу, - ответил Лешка. - Мне тут приз скоро вручать должны.
- Да не волнуйтесь вы за приз! - добродушно хохотнул собеседник, весело делая левой рукой какой-то дирижерский жест. - Сейчас ведь сперва за последние места давать будут, потом - единоличникам, а там только и до вас дойдут. На полчаса затянется, уж я-то знаю. Ну а мы пока поговорим, отметим, что ли, вашу победу, если хотите.
- Да нет, спасибо. Я уж сам как-нибудь.
- Да пойдемте же, Алексей! - так же добродушно повторил Вербов. - Меня тут знают, я сейчас охраннику скажу на входе, чтобы первый приз пока попридержали - никуда он от вас не денется. Пойдемте.
- Ладно, идем, - сказал Алексей, вставая, и Вербов вдруг как-то сразу засуетился, стараясь одновременно и помочь отодвинуть кресло, и поднять уроненный на пол Лешкин пакет, и пособить в засовывании в него недопитой бутылки с шипучкой.
- А о чем говорить-то будем? - спросил Алексей, пока они, раздвигая толпу, шли к маячившему впереди выходу. - И где?
- Да где хотите, - пожал плечами Вербов. - Можно и здесь, можно - в машине. А о чем - ну, это дело долгое, сразу не расскажешь. Мы ведь, Алексей, не первый год здесь чемпионаты спонсируем, - со значением проговорил он, на секунду остановившись и повернувшись лицом в зал, - нам ведь такие как вы, по-за-рез как нужны!
Лешка похолодел. Мгновение он даже подумывал, не стоит ли ему броситься наутек: оттолкнуть собеседника, локтями проложить дорогу через толпящихся на пути подростков, дернуть за ручку входную дверь и бежать, бежать, бежать к вокзалу, а уже оттуда, переночевав на станции - домой; и Бог с ним, с призом, и с "Контр-форсом" тоже, и с чемпионатом страны заодно.
Секунду он стоял вот так; затем, повернувшись, пошел следом за Вербовым.
"Раз, два, три", - принялся считать Алексей полыхавшие ракеты, но потом сбился - то ли из-за тектонически тряхнувшего землю артиллерийского взрыва, то ли из-за болезненно навалившейся усталости. "Раз, два, три", - снова зашептал он, загибая пальцы на каждой сосчитанной зеленой звездочке, - "четыре, пять": ну да, пять зеленых и одна красная. Выходит, его взводу наступать было с севера, огибая заросший елками косогор и выходя к прорезавшей ущелье дороге, где, похоже, уже вступили в бой первые две команды; во внезапно наступившей после взрыва тишине Алексей отчетливо слышал трескотню их автоматов и хлопушечный ружейный грохот.
Поудобнее пристроив оружие на плечо, Лешка бросился в атаку. Сзади (видно их не было, но Алексей уже приучился ощущать их присутствие по теплому чувству в середине позвоночника) с земли поднялась его команда, точно так же поправляя плечевые ремни своих автоматов для удобства бега; чуть пригнувшись, вместе они ринулись под мертвенно-зеленый ракетный отблеск, лежавший на хмурых кронах.
Внезапно из чащи им ответили, сперва одной короткой очередью, срезавшей ветки и поднявшей мелкие пылевые фонтанчики, затем второй, а потом и третьей - и уже через пару мгновений Алексей обнаружил, что ничком лежит на земле, посылая в мечущиеся впереди стальные розблески отрывистые двухпатронные очереди, а сзади его поддерживает взвод; и оттуда же, сзади, кто-то уже скашивает елочные лапы пулеметным огнем, и, кажется, сзади же уже брошена наступательная граната, и еще сзади вроде кто-то ранен, потому как оттуда надрывно, на одной ноте, кто-то кричит, а кто-то ему помогает, и рвутся сзади бинты и просыпается на мшистую землю морфий. Некий резонанс со всем окружающим вдруг охватил Алексея, и тягостный ночной бой после вечернего перехода внезапно показался не тягостью, а каким-то свинцовым катарсисом, некой формой творчества и самовыражения. "Подует стальной ветер", - вдруг вспомнилось ему давно прочитанное, - "и кто тогда устоит перед ним?"
Кто-то тяжело бухнулся с ним совсем рядом, вминаясь всем телом в заросшую мелкими ягодами выемку, - неудобно бухнулся, так, что ноги выше головы, а автомат упал вперед, на валежник; Алексей обернулся - и обомлел: из-под круглых выпуклых очков на него смотрели тоскливые еврейские глаза.
- Что, и тебя достали? - на одном дыхании проговорил "страйдер", ловко перехватывая падающий автомат и одним звериным движением вдруг вскакивая прямо из положения лежа в мягкий кошачий полуприсед. - А я ведь говорил, что нельзя им нравиться.
Мгновение спустя его уже не было; извернувшись, он перекатился вбок, в небольшой овражек, и через секунду скрылся за редкими темными елочками. Алексей вздохнул и выпустил еще одну очередь по клубящемуся впереди мраку.
"Восемь", - подумал он, вспоминая тот краткий момент, когда перед его глазами промелькнул падающий автомат "страйдера", - "восемь звездочек". У Алексея на прикладе было десять охряных пятилучевок, и это было хорошо. "Выиграю", - вдруг еще раз воодушевленно решил он, - "непременно выиграю, чего бы ни стоило".
Приподнявшись, он по-пластунски пополз вперед и чуть правее, к шоссе.
Смирнов Дмитрий
|
|
|